Плаваем в формалине. Как завещать тело науке
У нас, если честно сказать, за всю историю кафедры, за 200-летнюю с небольшим, было всего два тела, которые были переданы по завещанию. То есть когда дело доходит до реальной смерти, то исполнение этого завещания либо останавливается, либо завещание не находится. И лиц вообще в завещании не так много. То есть если у вас такое желание есть, вы одна на миллион.
Лена:Итак, я наконец разбираюсь со своим желанием завещать тело науке. По большому счету, интервью для подкаста было просто предлогом, под которым я попала на встречу с несколькими людьми, которые знают, как это можно устроить. Только что вы слышали Ильназа Марсельевича Газизова, исполняющего обязанности завкафедрой нормальной анатомии Казанского медицинского университета. На кафедре Газизова студенты проходят как в норме, то есть без патологий, устроены человеческие ткани и органы.
Лена:Вообще, Казанский мед один из крупнейших и старейших вузов моей республики, ему больше 200 лет. В нем учились десятки моих друзей, знакомых и, конечно, врачей, которые меня когда-то лечили. И вот от Ильназа Марсельевича я узнала, что на весь университет, в котором сегодня учится больше 6000 будущих медиков, в 2024 году есть всего пара кадаверов. Кадаверами называют как раз мёртвые тела, на которых студенты могут изучать анатомию, практиковать швы и осваивать какие-то хирургические манипуляции. И последний кадавер Казанскому медицинскому передали где-то в конце 90-х.
Ильназ:По рассказам наших более старших коллег, я могу сказать, что в Советском Союзе или в период становления Российской Федерации, то есть, в 90-е годы у нас количество трупов на кафедре исчислялось десятками и даже доходило до двух сотен. Сейчас это единицы. То есть, фактически мы используем тот пласт трупного материала, который был получен, который был изготовлен, заготовлен именно в Советском Союзе в начале Российской Федерации.
Лена:То есть, им 30-40 лет.
Ильназ:Да.
Лена:И, разумеется, они многоразовые.
Ильназ:Да. Только бережная работа, обучение студентов и контроль преподавателей позволяет нам до сих пор на них работать.
Лена:Но это ненормальная ситуация.
Ильназ:Это ненормально.
Лена:Тут я даже не хочу углубляться в то, что по российскому закону мертвые заформаленные тела можно использовать в учебных целях не больше 10 лет. Потом их нужно утилизировать. Я просто поблагодарю Бога за то, что осталась жива после того, как молодой хирург в одной казанской больнице удалил мне аппендикс. Но, честно говоря, я сначала просто не могла поверить, что все так. Я даже написала своей знакомой, которая закончила казанский мед несколько лет назад и сейчас работает дерматологом и косметологом.
Лена:Вот что она мне ответила: «Лен, привет! В вузе шить училась на кишках (животных). Кожу так и не удалось попрактиковаться пошить, поэтому после универа на банане и на сырой курочке из Пятерочки тренировалась. В вузе у нас были трупы на анатомии и топографической анатомии, но их уже раздербанили другие студенты. И там не все было на месте». Дальше меня удивили две вещи.
Лена:Во-первых, выяснилось, что такая ситуация с кадаверами в медвузах и научных учреждениях последнюю пару десятилетий держится плюс-минус по всей стране. «Наука сидит без тела». «В России начался трупный голод». «К телу не подошьешь». «В Иркутске дефицит трупов».
Лена:Вот только несколько заголовков материалов, которые я нашла по теме. Во-вторых, оказалось, что при всем желании завещать свое тело российским ученым или студентам, у меня скорее всего не получится это сделать. Ну или мне придется приложить к этому очень много усилий.
Лена:Привет! Меня зовут Лена Чеснокова, я журналистка и автор подкаста «Вопрос времени», который мы делаем в студии Либо/Либо. Он о том, как большие изменения — в политике, экономике, культуре и науке — влияют на наше отношение к умиранию, скорби, памяти и мёртвым телам. Иначе говоря, о том, как смерть меняется вместе с жизнью. В этом эпизоде я расскажу, как пытаюсь завещать науке своё будущее мёртвое тело. И о том, что я узнала про науку, те самые мёртвые тела и современное медицинское образование, пока этим занималась.
Лена:Вообще-то изначально я предполагала, что после смерти смогу стать донором органов. Строго говоря, для этого в России по закону даже не нужно ничего специально делать.
Лена:У нас в стране действует презумпция согласия на посмертное донорство. То есть если вы совершеннолетний дееспособный человек и при жизни не подписывали никаких специальных отказов, врачи имеют полное право после смерти мозга, а именно это считается критерием биологической смерти, изъять у вас сердце, почку и все остальное. Но когда я писала для другого подкаста нашей студии «Почему мы еще живы» сценарий про историю трансплантологии, я поговорила с несколькими практикующими врачами. И выяснилось, что тут не всё так просто. Говорит трансплантолог, доктор медицинских наук Михаил Каабак.
Михаил:Я сталкивалася с ситуациями, когда родители умирающих детей звонили мне с вопросом и с просьбой, можно ли использовать органы их умирающих детей для трансплантации какому-то другому ребенку. Вот с такими случаями я сталкивался. Мы тогда сделали все возможное для этих людей, чтобы организовать такого рода трансплантацию. Надо сказать, что это ни разу не получилось.
Лена:Почему?
Михаил:Из-за логистических проблем. То есть один раз ребенок умирал в той больнице, у которой не было соответствующей лицензии на посмертное изъятие донорских органов. В другой раз обстоятельства смерти ребенка не позволяли использовать его органы для трансплантации.
Лена:Чтобы твои органы могли пересадить другому человеку, желательно умереть в нужной больнице, где будут лицензия, необходимое оборудование и специально обученные под задачу хирурги. То есть такие, которые умеют вырезать органы так, чтобы их потом можно было кому-то пересадить. И все это логистически трудная задача. А еще нужно иметь вообще-то здоровые работающие органы и не иметь серьезных заболеваний, и я не могу поручиться, что к моменту смерти буду этим критериям удовлетворять. Поэтому мне показалось, что наука в этом плане более неприхотлива.
Лена:Но дело не только в этом. Просто я обожаю науку. Особенно медицину. Если вы слушали уже упомянутые «Почему мы еще живы», вы меня поймете. Человечество победило натуральную оспу, научилось оплодотворять яйцеклетки вне тела женщины. Мы умеем пересаживать сердца и почки, мы придумали антидепрессанты и таргетную терапию рака, изобрели нейрохирургию, но это все просто какое-то чудо.
Лена:В общем, если уж так сложилось, что я не ученый-медик, то пусть я хотя бы окажусь им полезна после своей смерти. Но и тут есть загвоздка. Чтобы завещать тело ученым-исследователям, нужно, чтобы в нем было что-то, что их заинтересует. То есть у меня должна быть либо какая-нибудь удивительная анатомическая особенность или редкая патология у меня ничего такого нет, либо я должна умереть от какого-то определенного заболевания, которое в этот момент кто-то будет изучать. Ну, такое запланировать трудно. Так что в итоге я пришла к следующему: надо завещать свой труд для учебных целей. И тогда я решила выяснить, что в этом конкретном случае будут с ним делать.
Лена:Ну, в первую очередь важно сказать, что студентам мое тело отдадут совсем не сразу. Если вы впечатлительный человек или просто не очень хотите слушать про разложение трупов, пожалуйста, пропустите следующие полторы минуты выпуска. Конечно, в истории были времена, когда ученые или будущие врачи изучали анатомию и тренировались на свежих мертвецах.
Лена:Но они давно в прошлом. Это не гигиенично и не очень удобно. Труп, даже если хранить его в холоде, начинает разлагаться сразу после смерти. В нем запускается процесс автолиза, то есть саморазложения. Дело в том, что человеческие клетки содержат ферменты, которые помогают нам расщеплять молекулы и добывать необходимые для жизни вещества.
Лена:Пока мы живы, ферменты заняты этим полезным делом, но после смерти они принимаются разрушать сами наши клетки. В итоге мембраны разрываются, и из клеток вытекает жидкость. Она проникает между тканями и как бы их разрыхляет. С трупа, например, начинает соскальзывать кожа, и понятно, что работать с ним становится не очень удобно. Дальше в игру вступают бактерии.
Лена:Иммунитет у нас больше не работает, поэтому микроорганизмы буквально оказываются в раю: с ними никто не борется, у них куча еды, они размножаются и выделяют газы. Именно поэтому трупы в какой-то момент сдуваются. В среднем без холодильника стадия вздутия может длиться около недели. Ну а дальше начинаются гниения и распад.
Лена:Ученые придумали много способов, чтобы все это нейтрализовать, затормозить и сделать из трупа удобное учебное пособие. Впервые такая консервация стала возможна во второй половине 19 века, когда изобрели формалин. Сегодня есть много разных составов консервирующих веществ и много техник сохранения тела, но в общих чертах на начальном этапе процесс устроен так.
Ильназ:Обычно процесс длится около года-двух лет. То есть сначала нужно найти крупные сосуды, подколоться к ним, прочистить сосудистое русло, отмыть его, а потом залить раствором формалина. То есть если поместить труп в фиксирующий раствор формалина напрямую, то он начнет гнить изнутри. Потому, что те органы, которые внутри, они не пропитаны формалином, а формалин будет проникать снаружи внутрь медленно и не успеет зафиксировать их. Если даже повышать концентрацию формалина, выдержку, все равно мы получим испорченный труп.
Ильназ:Из-за этого нам нужно, чтобы труп был целый, неповрежденный. То есть, разможенные органы, поврежденные сосуды, оторванные конечности это не вариант, потому что не будет циркуляции этого формалина, не будет наполнения сосудистого русла.
Лена:И это первая плохая новость и причина, по которой мне и многим из вас, скорее всего, не удастся завещать тело студентам. Ну, по крайней мере, целиком. По закону 2011 года об основах охраны здоровья граждан РФ тело после вашей смерти, скорее всего, отправят на вскрытие. Так делают, если есть подозрения на насильственную смерть, передозировку лекарствами или наркотиками, если ты умираешь от последствий экологической катастрофы, или если врачам, родственникам или полиции просто не совсем ясен твой заключительный клинический диагноз. Короче говоря, на практике так делают в большинстве случаев.
Лена:Но если тело вскрыли, то формалин просто вытечет из незамкнутой сосудистой системы. По сути, единственный вариант для учёных и медвузов получить целое тело это очень пожилые люди или, возможно, пациенты хосписов, которые прогнозируемо скончались от понятных причин. И то только если они, ну или их родственники, озаботились вопросом, после смерти связались с принимающей научной организацией и собрали целую кучу документов. Но про юридический аспект я расскажу чуть позже, а пока договорю про процесс консервации. Так вот, если ученым все же удается добыть целое невскрытое тело, то дальше происходит следующее.
Ильназ:Через несколько месяцев после пропитки мы уже труп помещаем в большие анатомические ванны, которые имеют много кубов этого раствора формалина, и он уже снаружи пропитывается формалином. И после хорошей пропитки фиксации материала его можно доставать и приступать к препарированию, то есть подготовке к тому виду, который мы хотим. Если мы хотим получить трупный материал для изучения мышечной системы это одна методика препарирования. Если мы хотим сделать акцент на сосудах и нервах для того, чтобы студенты могли их легче идентифицировать, найти, изучить. Это вторые методики.
Ильназ:Они более аккуратные, более нежные. Если мы хотим сделать трупный материал для специалистов определенной области, например, для челюстно-лицевой хирургии, для дерматологов, то там тоже свои подходы для сохранения структур, которые им нужны.
Лена:И всё-таки есть небольшой шанс, что даже после вскрытия ваше тело может быть полезно студентам. Во-первых, помимо кадаверов, в анатомичках, как правило, есть еще и скелеты. Помните, в самом начале выпуска Ильназ Марсельевич упомянул, что за всю историю его кафедры ей завещали всего два раза. Так вот, это как раз про скелеты, и я эти истории нашла. Оказалось, что звали этих людей Константин Яхонтов и Инна Риттих.
Лена:Первый был преподавателем анатомии. Еще при жизни он завещал скелет родной кафедре. Поэтому когда он неожиданно умер в 1918 году прямо у входа в казанскую анатомичку то ли от нервов, то ли от голодного истощения, коллеги его волю исполнили. Про Риттих их информации совсем мало. Она была женой репрессированного военного востоковеда, вместе с которым их сослали в Казань из Ленинграда, преподавала иностранные языки и умерла в 1948 году. И ее скелет, и скелет Яхонтова до сих пор показывают студентам.
Лена:Второй момент существуют еще анатомические препараты. Это отдельные законсервированные органы или ткани. На них нельзя упражняться в шитье, но их можно изучать визуально, что тоже довольно полезно для будущих врачей. Поэтому, когда Ильназ Марсельевич сказал, что с целым телом все очень сложно, я подумала, что препараты органов возможно мой вариант. Но вот что он пояснил дальше.
Ильназ:С мелкими еще проще, то есть если это какая-то щитовидная железа, мы ее зафиксируем прямо внешне без вхождения сосуда, то есть у нее размеры и толщина достаточно для того, чтобы поместить ее в формалин, а вот более крупный уровень нужно подходить через сосуды, а потом уже снаружи. Если мы берем целый труп не вскрытый без повреждения сосудов, в этом случае мы одноэтапно фиксируем все органы разом. Если же труп поступил после вскрытия, мы должны будем сделать эту процедуру для каждого органа в отдельности.
Лена:Кажется, тут тоже провал. По большому счету, оказалось простите меня за ужасный каламбур, что овчинка выделки не стоит. Консервация отдельных органов в большинстве случаев еще более кропотливая работа, и возможно дорогая. А старых препаратов на кафедре пока и так хватает. Так что вряд ли кто-то будет возиться с моим телом из-за одной селезенки. И слово возиться тут не только про препарирование, потому что есть и другая сторона проблемы — бюрократия.
Лена:До середины 1990-х трупный материал в российские медвузы поступал в основном из больниц. Это были неопознанные и невостребованные тела: иногда бездомные, иногда просто одинокие люди. Но в 1996 году появился закон о погребении и похоронном деле. В нем как раз была зафиксирована возможность завещать тело науки, оставив соответствующее волеизъявление.
Лена:Но на деле получилось так, что если человек такого изъявления не оставил, то передать его тело из морга уже не могли. А изъявление такое, прямо скажем, мало кто оставлял. Так вышло, что это не самая популярная у нас в стране идея, о проблеме нехватки учебных кадаверов в паблике говорят мало, хватает и других проблем. Кроме того, в законе точно не прописано, в какой именно форме такое нужно оставлять завещание. Но это уже детали.
Лена:Ситуация должна была немного измениться в 2011, когда приняли другой закон об основах охраны здоровья. По нему снова стало можно использовать в учебных и исследовательских целях хотя бы невостребованные тела. Для этого личность умершего должна быть установлена, а принимающая сторона, то есть университет или исследовательский институт, должен собрать несколько актов и разрешений, как и передающая сторона, то есть судмедэксперт. Но на это уходит время, а тело, как мы помним, начинает портиться сразу после смерти. Второй важный момент: по закону о погребении, который я уже упоминала, российское государство обязуется помочь с захоронением каждому своему гражданину.
Лена:Кстати, если вы не знали, за любые похороны вы имеете право получить субсидию. В 2024 году ее размер 8370 рублей, а в некоторых регионах действуют еще и местные надбавки. То есть если вы оплатили чьи-то похороны, вы имеете право получить от государства эти деньги. Я оставлю в описании гайд от Тинькофф-журнала, как это сделать. Ну а людям, чьи тела остаются невостребованными государство вообще обеспечивает так называемый гарантированный набор.
Лена:Его цена обычно даже выше, чем упомянутая стандартная субсидия. В него входят: простенький гроб, покрывало, тапочки, транспортировка трупа до кладбища, копка могилы или кремация, ну и крест или урна. В итоге получается, что когда в морге появляется невостребованный труп, у сотрудников есть два пути. Первый заморочиться с кучей справок для передачи тела в институт. И это, я напомню, если тело не вскрытое. И второй позвонить в похоронную компанию, которая быстренько приедет и все заберет. А компании при этом коммерчески заинтересованы, чтобы выбрали их, потому что государство оплатит им тот самый гарантированный набор. Поэтому они лоббируют свои интересы более проворно и успешно, чем профессора университетов.
Ильназ:Потому что так проще муниципалитет выделяет место, выделяет деньги на транспортировку и сохранение. Это все делается на основании одной или двух бумажек. С нами путь юридический гораздо более волокитный.
Лена:А как вы считаете, какие перспективы у этого? В ближайшие годы это будет решено? Почему это никого не волнует? Это, блин, же медицина.
Ильназ:Потому что нет заинтересованных лиц, заинтересованных организаций с достаточным лобби на законодательном уровне. Инициатива сверху от первых лиц государства ответственных за здравоохранение, к сожалению, пока не добирается до исполнителей этого дела, создателей этих законов. Из-за этого ждем, когда наступит критический момент.
Лена:«Какой, блин, критический момент?» подумала я. Это что, про увеличение смертности после хирургических операций? Возьмем конкретных студентов казанских. Как сказывается на их образовании отсутствие доступа к трупному материалу?
Ильназ:Здесь все зависит от сравнения. То есть если смотреть позицию Казанского университета с остальными вузами медицинскими России, то у нас позиция еще хорошая. Топовая. За счет того, что мы сохраняем естественные препараты, бережно над ними трясемся и стараемся их максимально применить во время занятия. За счет того, что мы докупаем искусственные макеты и все остальное, у нас еще уровень поддерживается.
Ильназ:Но есть вузы и кафедры, у которых вообще нет естественных препаратов. У них ситуация гораздо хуже. Но если ситуация будет ухудшаться дальше если мы будем все заменять муляжами, искусственными материалами, на которых эти мелкие детали не видны, то качество, безусловно, будет ухудшаться и будущие врачи должны будут компенсировать это более упорным трудом на наших пациентах.
Лена:Ладно, тут, наверное, нужно немного снизить накал и оговориться. Никто, конечно, не подпускает начинающих хирургов к пациентам со скальпелями и пилами. Во-первых, они, как мы теперь знаем, шить на кишках животных и на бананах, но это уже хоть что-то. Во-вторых, и это главное, они долго наблюдают за операциями старших коллег. Постепенно им начинают доверять ассистировать. У хирургов это еще называется «постоять на крючках». И только потом — оперировать самостоятельно.
Лена:Но и опытным врачам тоже нужно учиться. Хирургия, как и вся медицина сегодня развивается супербыстро. Поэтому знания и навыки постоянно нужно обновлять. И врачи, по крайней мере некоторые, стараются это делать. Для этого существуют кадавер-курсы. Это такие платные семинары с практикой, где более опытные врачи учат коллег сложным операциям, косметологическим процедурам или каким-то неочевидным удалениям зубов, тоже на трупном материале.
Лена:Правда, законсервирован этот материал чуть иначе, чем студенческие кадаверы. Индустрия таких курсов в России начала развиваться в последние 5-10 лет. Я решила узнать, как она работает, уточнить, не нужны ли им тела, ну например моё, и тут же выяснила, что оказывается им там тоже не хватает трупов.
Лена:А чем пахнет кадавер?
Олег:Кадавер пахнет мясом таким, когда в холодильнике он полежал под пленкой, свежекупленный, открываешь и есть какой-то запах крови с таким сладковато-протухшим запахом.
Лена:То есть не формалином.
Олег:Нет-нет-нет. Это, если вы говорите про свежий препарат. Но опять же, там приходят абсолютно разные и расы, и разные истории болезней. И, естественно, каждая ткань пахнет по-разному. После химиотерапии ткани совершенно другие, после рака, после сепсиса, всё максимально различно.
Лена:Это Олег Колесов, коммерческий директор компании Москадавер, которая устраивает кадавер-курсы. Больше всего курсов и самые дорогие проводят для косметологов, пластических хирургов, дантистов, то есть для тех специалистов, которые лучше всех зарабатывают и могут такое обучение оплатить. Потому что стоит оно немало. Однодневный или двухдневный семинар сегодня может обойтись в сумму от 40 до 120 тысяч рублей. Правда, говорят, что до войны было дешевле.
Лена:Дело в том, что кадаверный материал в Россию всегда привозили из США. Почему Америка, почему с Америкой работаете?
Олег:Это единственная страна, которая законодательно может продавать. Американцы так вот решили, у них есть законодательная возможность иметь брокеров, иметь банк этих тканей. Ты можешь, собственно, туда и завещать, и они могут этим распорядиться.
Лена:И с российским материалом вы вообще никак не можете работать?
Олег:Законодательство предполагает работу, но по каким мне неизвестным причинам никто этого не делает. То есть просто прийти в судмедэкспертизу и потребовать тело что-то не получается.
Лена:После вторжения России в Украину брокеры из США, которым сознательные американцы завещают свои тела, сознательно отказались сотрудничать с российскими компаниями. В итоге многие организаторы кадавер-курсов просто разорились и прекратили работу. Но Олегу и его коллегам по Москадаверу удалось решить проблему.
Олег:Мы благодаря шуры-муры-тыры-пыры наладили параллельный импорт и, как обычно, через 8 стран поставляем все эти биологические материалы. Естественно, там ценник взлетел практически в два с половиной раза. Это и нам плохо, и врачам плохо.
Лена:А вот шуры-муры-тыры-пыры много у времени заняло у вас перестроиться?
Олег:Да, к сожалению мы были на грани отчаяния, примерно полгода мы занимались вот этим мухлеванием. Это было, честно говоря, волнительно. Я там посидел, постарел, выпали волосы.
Лена:Кадавер курсов в России мало, и учиться на них могут позволить себе далеко не все. Например, моя знакомая-косметолог, которую я цитировала в начале эпизода, рассказывала, что мечтала попасть на такие занятия, но у нее просто не было таких денег. Но даже с этими вводными Москадавер отсеивает клиентов. Например, студентов медвузов обычно не допускают, потому что у них слишком мало опыта, и они могут просто испортить драгоценный материал.
Олег:Поступали различные сообщения, звонки, в принципе, от студентов вузов, которые брали на себя ответственность и заявляли, что им нужно отработать определённую технику. Мы спрашивали: «А что за техника?» «Пересадка лица» Я говорю: «А вы где работаете?» «Я студент 4 курса».
Олег:«А кто ваш руководитель?» «Не, у меня нет руководителя». Такие, ага, ну ладно.
Лена:Тут штука в том, что трансплантация лица это сложнейшая операция, которую впервые в мире успешно выполнили только в 2010 году.
Олег:Ну это наша, короче говоря, внутренняя политика. Мы не представляем материал просто так людям с улицы, которым просто интересно, как это всё выглядит. Человек может посмотреть и на YouTube, и где угодно. Плюс поставщик, хотя он и не особо это может проконтролировать, но как бы пишет о том, что есть определенные правила морально-культурных оснований, как можно обращаться с биологическим материалом.
Лена:Ну что это за вот морально-этические правила?
Олег:Прежде всего мы просим кадавру, к биологическому материалу трупному относиться как к пациенту, ну или как к части пациента, чтобы он понимал, для чего он делает, что он не просто распотрошит, будет относиться грубо, неряшливо, а именно так, чтобы он проводил это с пониманием, для чего он делает: вскрыть в пазуху, наложить шов, зашить, подтянуть. Всё это для того, чтобы в дальнейшем избежать осложнений и улучшить себя. Но на моей памяти никогда такого не было, чтобы человек позволял себе чего-то лишнего или оскорбительного. Никто, знаете, не шутит. Я всегда присутствую на этих мероприятиях. Никто в футбол не играет головами.
Лена:А почему шутить нельзя?
Олег:Нет, можно шутить, конечно, но в рамках того, чтобы... просто люди адекватные попадаются.
Лена:Меня, в принципе, абсолютно устраивает, что врачи будут шутить, работая с моим трупным материалом. Главное только этот материал всё-таки уже куда-то пристроить. И, разумеется, с Олегом я об этом тоже поговорила. Как к вам можно попасть? Ну, то есть нужно завещать и с вами договориться, так можно?
Олег:Нам поступают звонки с просьбой принять завещание. Честно говоря, из-за того, что законодательно пока нет такого прямого регулирования того, что можно завещать или как-то это истребовать. Короче говоря, просто ты получаешь сильный геморрой ради одного-двух тел.
Лена:А лобби, лобби есть у вас какое-нибудь кадаверское?
Олег:Нет, тут какой-то кадаверной тусовки нет. Постоянно идут попытки достучаться до органов законодательной власти о том, чтобы изменить возможность истребовать тела из судебных структур, но они должны вскрыть. А при вскрытии там скрывается все тело, и врачу уже не на чем работать. То есть такая получается тушка. Травматологам, ортопедам, микрохирургам, да, можно поработать.
Олег:А всем остальным, получается, нельзя. Пытаются есть и какие-то инициативные группы. Прокомментировать, почему, я не могу. Ну, потому что не знаю.
Лена:А догадываетесь?
Олег:Есть какие-то предположения, ну, во-первых, зачем руководителю судмедэкспертов бюро, зачем всё это делать? Потому что организации, которые должны получать, они пока никак не регулируются, не окредитуются. Кому они отдадут, для чего они отдадут, потом всплывёт этот труп где-то непонятно где происходил какой-нибудь религиозный культовый обряд. И зачем ему лишаться своей должности из-за того, что непонятной группе лиц был выдан труп.
Лена:В общем, по-моему, ситуация получается максимально нелепая. В стране, значит, дефицит трупов, я добровольно хочу завещать тело науке, чуть ли не за халат дергаю то профессора кафедры нормальной анатомии, то организатора кадавер-курсов, а мне в ответ говорят: «Ну, это очень сложно, вы, конечно, попробуйте, но не факт, что у вас получится». В принципе, я уже почти готова сдаться. В конце концов, люди веками вскрывают трупы и наверняка уже успели изучить все, что можно. Есть ведь тьма каких-то объёмных анатомических пособий, куча атласов, в том числе цифровых.
Лена:Например, я узнала, что в некоторых российских вузах стоит интерактивный анатомический стол «Пирогов». Просто загуглите, это реально чудо техники. Ну или такой вопрос, наверняка он вам тоже приходил в голову: неужели сегодня, в 21 веке, нельзя просто взять и напечатать труп на 3D-принтере?
Ильназ:В случае 3D-принтеров все зависит от материала, который мы используем для загрузки. И тот материал, который бы удовлетворял параметрам трупной ткани, насколько я знаю, он пока еще не применяется, не изобретен.
Лена:То есть какие-то, наверное, крупные можно воспроизвести?
Ильназ:Крупные можно. Из-за этого искусственные модели органов, искусственные препараты, они как раз покажут вам кости, на них большинство деталей на месте, но эти искусственные препараты изготавливаются промышленно, серийно, сотнями тысячами образцов и они не учитывают вариативную анатомию. То есть поймите, что мы еще с вами все немножко разные и у нас если поставить плечевую кость 10 лиц, они будут иметь отличия между собой на нескольких разных параметрах. И когда студент изучая анатомию на нашей кафедре в медуниверситете видит несколько препаратов, он понимает, что да, здесь вот есть бугорок туберкулем, но у кого-то он больше, у кого-то меньше. И потом он начинает думать, а почему так это произошло.
Ильназ:Задает вопросы себе, учебнику, преподавателю и получает ответ, что это зависит от того, какой образ жизни вел этот человек, кем он был, кем он работал, какое у него питание было, какая работа была, какой возраст был. И с искусственными материалами, с искусственными препаратами эти вопросы могут не возникнуть.
Лена:Пока я готовила этот выпуск, я прочла книгу «Кадавер. Как тело после смерти служит науке журналистки» Мэри Роуч. И она описывает десятки способов такой службы, которые вообще-то не ограничиваются медициной. Например, в США, Австралии и Канаде существуют фермы трупов. Это такие буквально фермы, где ученые фиксируют, как тела разлагаются в разных условиях: на солнце и в тени или в водоеме, обглоданные животными или нет, в одежде или без и так далее.
Лена:Все это дает ценные сведения криминалистам. А еще тела используются в краш-тестах. И именно благодаря мертвецам были сконструированы максимально эффективные подушки безопасности и лобовые стекла, которые с наименьшей вероятностью разлетятся на ранящие осколки. Ну и, конечно, трупы давно используют в военных испытаниях. Например, швейцарский хирург и лауреат Нобелевской премии Теодор Кохер в конце 19 века выступал за то, чтобы изобрести более гуманное стрелковое оружие.
Лена:И он экспериментировал на бутылках, книгах, свиных кишках и человеческих трупах с пулями разных размеров и из разных материалов. Койхер говорил, что задача оружия на войне не убить врага, а помешать ему вести бой. И косвенно он повлиял на международный запрет использовать разрывные пули и пули без цельнометаллической оболочки. Правда, к сожалению, как мы знаем, их продолжают производить и сегодня. Мэри Роуч пишет, что раневая баллистика — как раз так называется дисциплина, которая изучает поведение снарядов при их попадании в тела — это очень спорная область с точки зрения этики.
Лена:Люди, которые завещали себя науке, не всегда договариваются с конкретным учреждением. А вот брокеры, к которым в США попадают все завещанные тела, могут сотрудничать в том числе и с военными. И если идея помогать ученым или врачам при жизни казалась человеку в принципе классной, то неизвестно, что бы он сказал, если бы узнал, что на его трупе тестируют автоматы разных калибров. Короче, военным завещать тело я точно не хочу.
Лена:А остальных возможностей, о которых пишет Мэри Роуч, в России как будто бы в принципе нет. Тут может показаться, что я как-то слишком восхищаюсь Америкой и тем, как устроена там работа с телами после смерти. Но это не так. Конечно, в США с трупами много своих проблем.
Сюжет:Простыня поднялась, и публика увидела тело 86-летнего мужчины. Это было платное мероприятие для широкой публики, хотя обычно такие проводят для и врачей, и ученых. Колин Хендерсон, бывший профессор анатомии из Университета Монтаны, достает нож, и на протяжении следующих трех часов наша скрытая камера запечатлевает, как препарирует тело. О, это слишком натуралистично для телевидения.
Лена:Это отрывок сюжета, который в октябре 2021 года вышел на сиэтлском телеканале King 5 News. На размытом видео банкетный зал отеля. Несколько рядов стульев, на них несколько десятков людей, а перед ними стол с ярко освещенным трупом мужчины. На самом деле ему 98 лет, его зовут Дэвид Сондерс, и недавно он умер от ковида. Его жена пыталась пожертвовать его тело медицинской школе университета Луизианы, но там ей отказали, потому что сказали, что Сондерс может быть заразен.
Лена:Тогда она обратилась в частную брокерскую компанию, где ей пообещали, что тело ее мужа используют для исследований или обучения студентов. Дальше труп продали проекту Death Science, который занимается просвещением на тему смерти. Ну а те, в свою очередь, устроили публичное вскрытие тела Сондерса, на которое продавали билеты для всех желающих за 500 долларов. Естественно, миссис Сондерс никто не сказал, что тело её мужа будут публично препарировать, как во времена каких-нибудь анатомических театров эпохи Возрождения. Случился скандал, об инциденте написали даже Нью-Йорк Таймс, а один из основателей Death Science Джереми Сильберто до последнего защищался и ссылался на то, что тело препарировал профессиональный анатом, который обращался с ним «с великим уважением». Это цитата.
Лена:По американским законам все было чисто, так что, насколько я знаю, никаких санкций за скандалом не последовало. Но он спровоцировал дискуссию о том, как должна быть регламентирована работа кадаверных брокеров. Когда я узнала эту историю, то в очередной раз задумалась о том, как много шансов, что после смерти все пойдет не по моему плану. Хотя на самом деле на тот момент я уже крепко сомневалась в своём решении завещать тело студентам. Как вы теперь тоже знаете, нельзя так просто взять, договориться с университетом и оставить завещание.
Лена:Исполнять мою волю придется моим близким, которые, я надеюсь, у меня останутся на момент смерти, а мне бы совсем не хотелось их сильно обременять. Помимо всего прочего, после начала войны я уехала жить в Грузию, и у меня нет ответа, когда я вернусь домой и вернусь ли вообще. Если я умру здесь и завещаю-таки тело российскому учреждению, вряд ли кто-то будет заниматься этой сложной логистикой. С другой стороны, может быть, на момент смерти я вообще окажусь в стране, где завещать тело науки гораздо проще, и тогда проблема будет решена. Но пока у меня нет ответа, как быть.
Лена:Так или иначе, если вы в России, у вас есть желание завещать тело на учебные цели, и этот выпуск вас не напугал, вот инструкция от юриста Дмитрия Овсянникова. По моей просьбе он объясняет, что надо делать, чтобы повысить свои шансы попасть в университет после смерти.
Дмитрий:Лучше всего, если вот вы ввязываетесь в эту авантюру, я бы назвал это так. Сначала нам нужно прежде всего договориться с организацией, которая будет вот это все реализовывать. Единственный возможный вариант в России — это организация с лицензией, и сейчас это только госучреждения, частных клиник нет. Нужно соответственно заключить договор с этой организацией. Договор выглядит логично по двум причинам: во-первых, сразу будет поставлена в известность сама принимающая сторона, а это важно. И второе в этом договоре будут зафиксированы сложные вопросы, в частности вопрос расходов, потому что у нас принимающая сторона отвечает за все расходы, понесенные, ну связанные там с доставкой, транспортировкой, хранением, утилизацией и так далее. Например, вот с теми телами, которые остаются невостребованными, допустим, на благо науки, которую хотят забрать, транспортировка оплачивается принимающей стороной, а по условно таким завещанным телам вообще никакой регулировки нет, поэтому если у вас нету заранее сформированной договоренности, желательно предоплаченной какой-то там доставки, то это просто будет фактически не реализуемо.
Лена:То есть условно, если я ввязываюсь в эту авантюру, я ищу...
Дмитрий:...договор с учреждением. Желательно, чтобы это учреждение было поближе к тому месту, где предполагается событие. Первое договор, второе это нужно идти к нотариусу. Соответственно у нотариуса нужно сделать завещание, в котором будут указаны: наследник, то есть это медицинское учреждение либо институт, и исполнитель вашего волеизъявления, то есть это, наверное, ваш какой-то близкий родственник, сторонний человек, которому вы доверяете, что он будет контролировать всю эту передачу. По сути на нем будет обязанность уведомить, организовать, оплатить, подписать какие-нибудь акты и проконтролировать исполнение.
Дмитрий:Следующий документ, который целесообразно нотариусу подписать это заявление о несогласии быть подвергнутым патологоанатомическому вскрытию и согласие несогласие на изъятие органов.
Лена:Ну и собственно последний вопрос. То есть если, например, я хочу сначала завещать тело науки, а потом еще, чтобы его сожгли — это вообще какая-то просто вафля с кремом.
Дмитрий:Ну давайте так абстрагировано к этому отнесёмся. Фактически этот объект уходит в собственность этого учреждения, и они уже дальше самостоятельно решают, что с этим объектом делать. Вы уже не можете распространять свою волю в отношении этого, то есть там может быть исключительно добрая какая-то воля. Как правило, все исходят из каких-то обычных человеческих отношений, то есть могут забрать тело, забрать все, что нужно, и потом вернуть родственникам, чтобы они захоронили, например. Вот. Но если есть какая-то конфликтная ситуация, то последнее слово за учреждением.
Лена:Это был подкаст «Вопрос времени». Мы сделали его в студии Либо/Либо. В следующем эпизоде я расскажу о доулах смерти. Мы обсудим, кто это такие, как появилась эта профессия, и почему их в последнее время так много. А пока вы ждете новых выпусков про смерть, прослушайте подкаст «Конкуренты» о мирском — например, о том, как дейтинг-сервисы подсаживают нас на свайпы и мэтчи ради своей выгоды, а не ради нашей любви. Или как производители стиральных порошков подставляют друг друга при помощи фотографий дырявых трусов. Я, кстати, отредактировала несколько сценариев для «Конкурентов», поэтому рекомендую от души! Ссылки на «Конкурентов» и материалы к нашему эпизоду будут в описании. Этот эпизод мы сделали с редакторкой Жанной Алфимовой, продюсеркой Настей Медведевой, звукорежиссерами Юрием Шустицким и Алексеем Воробьевым. Джингл нам написал Ильдар Фаттахов, а обложку сделала студия non-objective. Меня зовут Лена Чеснокова. Пожалуйста, ставьте нам оценки и пишите отзывы там, где вы нас слушаете. А еще подписывайтесь на телеграм и инстаграм студии. Ну и рассказывайте о «Вопросе времени» друзьям и близким! Пока!
Creators and Guests
